Количество операций по пересадке органов в России вернулось на допандемийный уровень, а по итогам года может его и превзойти, рассказал «Известиям» главный трансплантолог Минздрава, директор Центра трансплантологии и искусственных органов имени Шумакова академик Сергей Готье. Однако проблемы еще остались: в регионах признают, что органов для пересадки не хватает, а для большинства нуждающихся в трансплантации россиян путь к выздоровлению лежит через Москву. Как это изменить — разбирались «Известия».

Сколько трансплантаций производится в России

В 2019 году в России сделали немногим более 2,4 тыс. трансплантаций, рассказал Готье в интервью «Известиям», и это был самый продуктивный год до развития пандемии. Пандемия чувствительно ударила по отрасли — количество операций снизилось до 2 тыс. В 2021 году российские врачи выправили ситуацию, проведя более 2,3 тыс. пересадок. В 2022 году, по словам академика, проведено уже около 1,8 тыс. трансплантаций.

— Этот год мы не закончили, у нас еще чуть больше квартала, и по динамике нарастания мы считаем, что превысим результаты 2019-го, и дальше будет продолжаться тенденция по увеличению числа выполняемых трансплантаций, — говорит Готье.

Однако на прошлой неделе с заявлением на эту тему выступил новосибирский центр — НМИЦ имени академика Мешалкина, который не специализируется на трансплантологии, но имеет этот вид медицинской помощи в своем арсенале. Руководитель направления трансплантации органов Алексей Фомичев заявил, что из-за долгого ожидания материала для пересадок в Новосибирске погибает треть пациентов. По его словам, в стране «критический дефицит донорских органов». Объяснил он это наличием в обществе мифов о «черных трансплантологах» и законодательными проблемами — якобы из-за юридических нюансов реаниматологи опасаются ставить диагноз «смерть мозга», после которого возможно изъятие внутренних органов для пересадки нуждающимся.

Алексей Фомичев подтвердил «Известиям» информацию из своего заявления, отметив, что в России ситуация значительно хуже, чем за рубежом, хотя проблемы общемировые.

— Показатель донорской активности в странах-лидерах достигает 30 доноров на миллион населения в год, — рассказал он «Известиям». — В России в настоящее время отмечается некоторая положительная динамика, однако этот показатель недотягивает и до 10 доноров на миллион населения в год.

Сергей Готье, комментируя первое заявление новосибирских врачей, заметил, что знает об этой ситуации, и назвал областную больницу Новосибирской области одним из лидеров в РФ по трансплантации печени и почек.

— Нехватка донорских сердец, извините, проблема учреждения, которое занимается данной программой на территории Новосибирской области, — заявил он. — В нашем учреждении мы пересаживаем более 200 сердец в год, соответственно, люди не брошены. Если не удается в Новосибирской области, они могут приехать сюда, и их здесь вылечат. Можно в другие федеральные учреждения обратиться — ну, например, в центр им. Алмазова. Вопрос в организации процесса именно в институте им. Мешалкина. Думаю, что в ближайшее время он будет решен и за счет освоения технологий использования донорского материала, потому что донорский материал есть, и за счет использования всех возможностей поддержания жизни больных в процессе ожидания донорского органа.

Действительно ли не хватает донорских органов

Говоря о том, какова в России потребность в трансплантациях, Готье заметил, что пациенты составляют листы ожидания, но эти списки не отражают полной потребности. Новые почки ждут, по данным трансплантологического общества, 6,5 тыс. человек, однако на диализе находится более 60 тыс. граждан России. Таким образом, число нуждающихся в донорской почке, по оценкам Готье, может быть увеличено примерно в пять раз.

— Нехватка органов для пересадки — это проблема даже для Москвы, федеральных центров, — заявил «Известиям» председатель межрегиональной общественной организации нефрологических пациентов «Нефро-Лига» Виталий Кауричев, знакомый с ситуацией с пересадкой почек. — В Москве всё не так плохо, тут большой пул потенциальных доноров, здесь люди ждут примерно год-два своей очереди, максимум — четыре, хотя еще не так давно в ожидании находились по 5–7 лет. В столице неплохо действуют службы забора. Но в некоторых регионах ситуация значительно хуже.

По его словам, в результате жители таких регионов чаще всего стараются попасть именно в Москву и добиться постановки в очередь здесь. В России только в 35 регионах из 85 есть учреждения, которые занимаются трансплантацией, — всего таких медцентров 65. Принимать пациентов из разных регионов могут далеко не все, в основном они обслуживают жителей своих субъектов.

— У нас молодой регион в плане трансплантологической помощи, работаем всего полтора года, — сказал «Известиям» главный внештатный трансплантолог Приморского края Михаил Антонов. — И, конечно, мы столкнулись с этой проблемой — недостаток донорских органов. Иначе бы и задачи по пересадкам у нас были гораздо шире.

По его словам, проблему нехватки донорских органов должны решать и на региональном — практическом, и на федеральном уровне. С точки зрения региона важно вести работу с врачами, чтобы вовремя выявлять потенциальных доноров. Кроме того, нужно содействие от федерального Минздрава и региональных властей. Насколько регион смог заинтересовать врачей в донорстве, настолько и эффективной будет работа, говорит Антонов.

Главный внештатный трансплантолог Татарстана Марсель Миннуллин рассказал, что по трансплантации печени его регион один из лучших в стране — период ожидания составляет всего три месяца. Он в разговоре с «Известиями» подчеркнул, что наличие донорских органов — это в первую очередь правильная организация работы в регионе.

— В любом регионе независимо от численности населения есть так называемые потенциальные доноры, у которых можно проводить изъятие, — поясняет он. — Необходимо понимание важности этой работы, начиная от руководства регионов до людей, которые работают с органами на практике, причем на уровне фанатизма. Когда это есть, тогда будет успех.

Главный внештатный специалист-трансплантолог Ленинградской области Алексей Винокуров приводит слова Сергея Готье о том, что в России дефицита органов на самом деле нет.

— Фраза эта вообще не всегда понятна для обывателя, но суть здесь в том, что мы абсолютно не используем донорский ресурс, — сказал Винокуров «Известиям». — Очень много умерших людей, чей потенциал в качестве потенциальных доноров органов не используется.

Сопредседатель Всероссийского союза пациентов, невролог Ян Власов замечает, что тема пересадки органов в принципе является для России очень молодой и более-менее понятные законы в этой области были приняты всего несколько лет назад.

— Далеко не все регионы могут себе позволить самостоятельно создавать подобного рода технологии, а это именно технология по подготовке донорских органов, логистике и так далее, — сказал он «Известиям». — Можно говорить, что наилучшим образом сейчас организована пересадка органов для детей — есть регистры, специализированные центры. Мы взаимодействовали с обществом трансплантологов, проблемы, конечно, есть, но существует понимание по развитию этой области и проблемы имеют решения.

Почему донорских органов не хватает

Кауричев говорит, что родственники очень часто настроены негативно относительно изъятия органов у погибших родственников, даже если однозначно нет возможности к продолжению жизни.

— А реаниматологи боятся, что после изъятия органов могут быть какие-то судебные заявления, — заметил он. — В отношении изъятия органов у врачей есть презумпция согласия, по закону они имеют право это делать, но памятуя, что бывают разные родственники, которые поднимают потом шумиху, не все хотят связываться.

По словам Кауричева, в России очень хорошо распространяются мифы и ролик про донора почки, который дал свой орган своему родственнику, не заметят, но криминальный сериал, где появляются «черные трансплантологи», перечеркивает всю информационную работу.

— До сих пор отношение к трансплантации органов такое, что человека могут чуть ли не на улице поймать и изъять органы на продажу, — говорит Кауричев. — Но нужно понимать, насколько сложная специфика в этой работе, насколько это невозможно сделать в подвале, скрытно. В России черного рынка трансплантологии нет — по крайней мере я за полтора десятка лет не слышал ни об одном случае.

По его словам, раньше была практика выезда ради донорских органов в Пакистан или Индию, где люди готовы были достаточно дешево продавать свои почки, но сейчас и это уже не практикуется.

Марсель Миннуллин отмечает, что в каждом регионе есть свои тонкости — в Татарстане, например, очень много мусульман со своим менталитетом. Простой пропагандой переломить нежелание людей отдавать органы своих родственников не всегда получается, говорит он.

Алексей Фомичев из НМИЦ им. Мешалкина отмечает: есть протокол констатации смерти головного мозга с детальным оформлением медицинской документации, после которого можно заниматься изъятием органов для пересадки, но многие врачи не решаются на это, потому что боятся судебных процессов и исков от родственников пациентов.

— У многих на слуху громкие судебные процессы, такие как дело 20-й городской больницы в Москве (речь идет о деле московских врачей-трансплантологов почти 20-летней давности. — Прим. ред.) и другие, — заявил он. — Существует психологический барьер, где-то — страх.

Алексей Винокуров поясняет, что констатация смерти мозга — один из вариантов констатации смерти человека. Этот диагноз устанавливается консилиумом врачей в медицинской организации, в которой находится пациент, в него включены анестезиолог-реаниматолог и невролог, которые имеют опыт работы по специальности не менее чем пять лет. И возможность посмертного донорства всегда рассматривается только после того, как констатируется смерть мозга у пациента и если умерший может стать донором.

— Но мы, даже в нашем регионе, где трансплантология существует уже 30 лет, до сих пор сталкиваемся с тем, что много докторов, в том числе молодых, читающих, развивающихся, вообще ничего о пересадке органов не знают, — говорит он. — Есть общемедицинская недоинформированность: врачи не знают ни юридических нюансов, ни клинических аспектов этой проблематики. В результате человек, который констатирует смерть, в нужный момент может не позвонить, не сказать, что появился донор органов.

По его словам, федеральные центры и Минздрав проводят в этом отношении серьезную просветительскую работу, но пока проблема не решена.

Как работать с врачами

Михаил Антонов из Приморья говорит, что важно заинтересовать врачей работать ради появления донорских органов.

— Человек спокойно выполнял свою работу, и вдруг ему говорят, что помимо этого нужно еще заниматься таким ответственным и сложным направлением, как донорство, — сказал он. — У него, конечно, есть страх ответственности, правильно ли он всё делает. В такой ситуации он нуждается в поддержке.

Марсель Миннуллин замечает, что объяснение врачам важности донорства — работа, которая нуждается в большом количестве времени. Нужно заниматься методическим обучением, работой с непосредственными исполнителями, и «путем многолетнего взаимодействия» всё встанет на свои места.

Алексей Винокуров указывает еще на одну проблему — в России есть недостаток защищенности медработника.

— Доктор, с которым происходит какой-то инцидент, не нравящийся родственникам пациента, воспринимается изначально виновным, — замечает он. — Это не прописанная нигде норма, с которой мы тем не менее имеем дело.

Анестезиолог-реаниматолог НМИЦ ТИО имени академика В.И. Шумакова Виталий Пчельников подчеркивает, что в законодательстве РФ прописаны все документальные и основные действия врачей-реаниматологов и трансплантологов по констатации смерти мозга и они «полностью защищены от уголовной ответственности» на основании приказа Минздрава РФ от 2012 года № 919н.

Не было зафиксировано ни одного случая, когда были привлечены анестезиологи и реаниматологи к уголовной ответственности в связи с констатацией смерти мозга, — рассказал он «Известиям».

Алексей Фомичев считает, однако, что надо жестче подходить к вопросу неучастия врачей в процессе организации органного донорства.

— Это должно приравниваться к неоказанию медицинской помощи, — заявил он. — Должна быть назначена административная либо уголовная ответственность за уклонение от констатации смерти головного мозга и отказ от информирования Центра органного донорства о наличии потенциального донора.

Винокуров полагает, что карательных мер в отношении докторов и так достаточно, но можно было бы в большей степени включить в эту работу страховые компании, которые так или иначе оценивают историю болезни.

— Если бы эксперты задавали вопросы клинике, почему не была произведена констатация смерти мозга, то, возможно, это могло бы эту историю с мертвой точки сдвинуть, — считает он.

Кто может рассчитывать на пересадку

Ян Власов подчеркивает, что направление нуждается в серьезном подходе, который может быть организован только Минздравом.

— Речь идет не только об обеспечении донорскими органами, выстраивании очередности, но и о банке данных, решении вопросов приживляемости органов, — говорит он. — Также нужно решать вопросы доступности лекарственных препаратов, которые за счет угнетения иммунитета обеспечивают приживаемость органов, вопросы логистики между регионами, недостаточного уровня цифровизации в этой сфере. Нет просчета, сколько должно быть центров трансплантологии на регион — Москва не может обеспечить потребности всей страны.

Виталий Кауричев считает, что как раз с законодательной точки всё нормально, проблема — в исполнении на местах. По его словам, региональные власти боятся брать на себя ответственность, создавать центры у себя, указывая на наличие федеральных центров.

— Учитывая расстояния между регионами, как попасть с Дальнего Востока человеку на пересадку? — говорит он. — Не все, к сожалению, доверяют врачам в своих регионах. Например, в Красноярске функционирует хорошая трансплантационная программа, но у нас сейчас одна подопечная из Красноярска приехала в Москву, живет здесь, снимает квартиру, ждет пересадку.

По его словам, часто пациенты стараются либо переехать в Москву и прописаться там, либо обосноваться хотя бы в Подмосковье — на расстоянии четырех часов от центра, где ожидают трансплантации. Но есть проблема и в том, что в провинциальном городе вариант пересадки почки пациенту вообще не предложат, оставив его на диализе.

— Чем дальше пациент живет от центра, где выполняется трансплантация, тем меньше шансов, что ему кто-то внятно объяснит, как получить этот вид медицинской помощи в этом или другом регионе, — признает Михаил Антонов из Приморья. — До сих пор мы сталкиваемся с тем, что даже в собственном регионе, несмотря на то что мы уже провели определенную работу, не все верят в возможность трансплантации. Ко мне приезжают люди на первичный прием и с недоверием меня слушают, потому что по месту жительства им сказали, что этой возможности нет.

Михаил Антонов спрашивал своих пациентов, почему они не пришли раньше, почему не приходят к ним другие, находящиеся на диализе. Выяснилось: многие пока ждут положительных результатов у других, присматриваются.

— Но все-таки это дело времени, — подчеркивает он. — Чем дольше мы работаем, тем больше людей меняет мнение и верит в возможности трансплантации в своем регионе. Тем более сейчас есть современные методы, например телемедицина, которая позволяет жителям отдаленных регионов получить грамотную консультацию у непосредственных исполнителей этого процесса — трансплантологов, нефрологов, если речь идет о почках.

На этой неделе в Москве прошел XI Всероссийский съезд трансплантологов. Сергей Готье называет его одним из видов контроля и единения профессионального сообщества. Важен съезд в том числе для обмена опытом и впоследствии — открытия новых точек на карте России, где возможна будет пересадка органов.

Источник: Известия